В.Ю. Завьялов. Человек культуры в психиатрии (памяти Ц.П. Короленко)

Я хочу рассказать о профессоре Цезаре Петровиче Короленко, как о замечательном собеседнике, который покинул нас 14 июля 2020 года.

Мне повезло, со студенческих лет я учился психиатрии, клинической психологии и психотерапии на многочисленных беседах с ним, не по книгам, а именно на совместных беседах. Книги я, конечно, тоже читал, особенно «самиздатовские» переводы классиков психотерапии. У Цезаря Петровича была лучшая в городе личная библиотека классики психиатрии, психотерапии, психологии, современной философии и современной художественной литературы, правда на иностранных языках: немецком, английском, польском, чешском, сербскохорватском и других. На русском языке он литературу не собирал. Все работы на русском языке – это были книги, подаренные авторами, а их было не мало. Он был в хорошем смысле книжником – любил книги, читал ежедневно огромное количество страниц на разных языках, а утром, за стаканом кофе в своём кабинете погружался в разговоры, в которых обильно цитировал прочитанное.

   (Я был единственным студентом 6 курса[1], которому разрешили пройти субординатуру по психиатрии и клинической психологии на кафедре психиатрии НГМИ, которой заведовал Ц.П. Короленко).

Утро всегда начиналось с длительной беседы после его коронного вопроса: «Что слышно?» Я отвечал: «А слышно вот что!» и пытался сформулировать очередную тему беседы. Его интересовало всё, но прежде всего не психиатрические или медицинские новости, а политические, культурные, социально-бытовые, и всякие разные истории о людях, их судьбах, проблемах.

Особенно его интересовало современное кино. Он ходил на закрытые просмотры и читал киносценарии, поэтому знал обо всех новинках. Мне тоже иногда удавалось проникнуть на эти закрытые просмотры, и тогда я участвовал в беседах с ним на равных, а не только, как слушатель «недоступного контента», как сейчас говорят. Особенно мне запомнились беседы с ним по французскому фильму «Татарская пустыня», где было очень выразительно показано, как длительное ожидание нападения вымышленного врага ломает психику элитных военных, преданных, может быть, чрезмерно, своему делу по охране родины от несуществующего врага. Запомнилась и беседа по югославскому фильму «Фюрер из нашего квартала» о бытовом фашизме, где несчастный и крайне невротизированный деревенский парень получает должность старшины в занятой немецкими оккупантами деревне, в которой всегда жил и всегда был осмеян всеми. С приходом фашистов у него появляется реальная власть и винтовка, и, казалось бы, что все деревенские должны были бы его беспрекословно слушаться. Однако на личностном «фронте» всё осталось без изменений. Люди прекрасно знали, кто он такой – неудачник.  Женщины его не любили, мужики над ним смеялись и издевались хлёстко по-деревенски. Тогда неудачник начинает злоупотреблять властью.  Местные жителя справедливо наказывают его, убивают как бешеную собаку. Но он в это время уже был «подданным Фюрера-Адольфа», и всю деревню расстреливают из пулемёта в назидание остальным.

   На таких «не клинических примерах» с утра я постигал сущность психологических и психических расстройств. Ближе к обеду начинались клинические разборы самых сложных пациентов, которых везли на кафедру со всей области. Его разборы напоминали «сюжеты» из трудной жизни людей в стиле А. Чехова: «Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа». Конечно, одновременно с этим были и блестящие чисто клинические, психосемиотические  интерпретации психопатологии, как сказал бы Вадим Руднев сегодня, с использованием, например, тончайшей диагностической нюансировки шизо-аффективных психозов Карла Леонгарда (психоз «Страха-Счастья», например), или тонкости различения «бредового восприятия» по Шнайдеру или по Груле, или «непроницаемость суждения для логических выводов и разубеждения», как  критерий Ясперса для бреда и так далее. В этих параллелях формировалась моя убеждённость, что в психиатрии должен быть не один язык, а много языков, или, как минимум, два, с целью «двойного описания» реальности в духе Грегори Бейтсона, о котором я узнал много позже.

   В этих беседах формировалась моя убеждённость в том, что психотерапия – это не «лечение больного собственной личностью», собственным примером здорового поведения, мышления и чувствования. Психотерапия – это лечение культурой, которая живёт в личности психотерапевта, ярко проявляется в родной речи, литературных сюжетах, мифологических мотивах, во всём богатстве языка и его адекватном использовании.  А в богатейшей культуре каждого народа имеются образцы разрешения практически всех базовых противоречий, конфликтов и межличностных проблем людей.

   В этих беседах сформировался и основной метод моей профессиональной деятельности – «клинико-психологический подход», соединение клинического и феноменологического («психологического») подхода, который даёт эффект  «стереоскопического, двойного описания реальности», которое много позже получило название дианализ.

   Я попробую воспроизвести наши беседы с Ц. П. Короленко с помощью одного воспоминания.

Кажется в году 1974, когда я уже закончил клиническую интернатуру по психиатрии, мы ехали с ним на поезде из Новосибирска в Москву на очередной съезд психиатров. Цезарь Петрович предпочитал тогда ездить поездом. Говорили, что он боится летать самолётами, но это была неправда, он летал  самолётами  на дальние расстояния до конца своей жизни. В 1990 году я летал с ним и женой Ларисой в США для изучения «миннесотской модели» лечения аддикции, и не приметил у него ни малейшего чувства страха. А железную дорогу он любил из-за спокойной и комфортной обстановки. Да, фирменный поезд «Сибиряк», СВ-купе на двоих, кондиционер работает бесперебойно, диваны, душистый чай в гранёных стаканах и медных «сталинских» подстаканниках. Не надо было никуда торопиться, остановки редкие, через каждые 4-5 часов, стук колёс… Обычно, то, что я видел, двое суток уходило на редактирование книги, диссертации и на разговоры.

В этот раз у Цезаря Петровича в руках была ранее запрещённая к изданию в СССР книга Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» на польском языке. Ему присылали много книг по психиатрии, психологии и художественную литературу из Польши его польские друзья, отрывая обложки, чтобы не раздражать таможенников на границе. И эта книга тоже была без обложки, карманное издание в мягком переплёте, страницы «разъезжались». Цезарь Петрович не переводил текст, а просто читал по-русски, останавливаясь, чтобы посмеяться, дать комментарий или выразить своё восхищение. Я до этого момента роман Булгакова не читал и слушал с громадным вниманием и интересом. Мы дошли до конца 8 главы «Поединок между профессором и поэтом», где описывались похождения Ивана Бездомного в психиатрической больнице. Вышли постоять в коридор. Был какой-то прекрасный летний вечер с багровым закатом: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…». Мы стояли у окна и беседовали.

 В.Ю.: Цезарь Петрович, а ведь Булгаков нарисовал ваш портрет в образе «доктора Стравинского»!

 Ц.П.: Я ещё не родился, когда Булгаков это писал.

 В.Ю.: Я имею в виду типаж, как нас в школе учили – «типичный представитель». Вы – типичный представитель профессора психиатрии. Мне ваши ассистенты и доцент Шумилова часто говорили, что психиатры – это «аристократы медицины».  Я в это поверил. Быть психиатром, это – знать языки, быть философом, социологом, психологом и ещё терапевтом общего профиля по всем болезням.

Ц.П.: Шумилова Вам ещё не то наговорит, она очень эмоциональная и романтическая натура, влюблена в психиатрию, обожает своих пациентов.

 В.Ю.: Но Вы же тоже любите своих пациентов – я это каждый раз вижу на клинических разборах.

 Ц.П.: Я люблю с ними беседовать. Вы знаете, в психиатрии главное уметь беседовать, разговаривать, пытаться понять цели больных людей, расшифровать их желания и тайные стремления.

В.Ю.: У меня прямо сейчас образ профессора Стравинского и ваш образ слились и стали неразличимы. Наверное, меня укачивает и чай сладкий?

 Ц.П.: Да, вам проводница в чай вместе с сахаром немножко ЛСД подсыпала.

 В.Ю.: О, я знаю, Вы пробовали когда-то ЛСД. Вы рассказывали – «интоксикация цветом»?

 Ц.П.: У меня была «интоксикация цветом», весь мир превратился в цветные стёклышки, но у других психиатров, которые пробовали ЛСД, всё было по-другому. Например, Павла Петровича Волкова из окна вынули – хотел спрыгнуть после приёма ЛСД. Он всегда был чуть-чуть маниакальный, а после пробы ЛСД стал депрессивным. Жаль, что в 1969 году у нас запретили «психоделическую терапию». Мы бы быстро нашли правильные дозировки и лечили бы самую разную психопатологию.

 В.Ю.: Наверное, из-за этого запрета на ЛСД Вы стали экспериментировать с атропином?

 Ц.П.: Да. Атропин, конечно, не сравнить с ЛСД, но он тоже при достаточной дозировке даёт интересные галлюцинаторные образы. Беладонна – это же «красавка обыкновенная», «краснуха», «бешеная ягода», «сонная одурь».

 В.Ю.: Я помню курс фармакологии. Видовое название «belladonna», что с итальянского переводится как «красивая женщина». В старину дамы закапывали сок красавки себе в глаза – атропин расширял зрачки, глаза казались совсем чёрными с блеском…

 Ц.П.: Вот-вот! Это, конечно, фармакологическое орудие ведьм – зрачок у них после атропинизации глаз расширялся, картинка реальности становилась расплывчатой, на этот фон накладывались фантазии о неосуществлённых потребностей, появлялась возможность аутистического удовлетворения желаний по Блейеру… Ну, вы же ходили в отделение Сергея Ивановича Грошева, где он лечил невротиков и алкоголиков атропиновой терапией.

 В.Ю.: Да. Я беседовал с теми, кто перенёс атропиновый делирий. Знаете, впечатлений у них оставалось маловато – какие-то обыкновенные картинки, например, один алкоголик, перенёсший атропиновый делирий, рассказывал мне, что он долго «видел» большой гвоздь на стене, на котором раз в полчаса висела то шляпа, то кепка, то авоська, то повешенный кролик, то партийный билет в красном носке. Он никак не мог понять смысл этой очерёдности.

 Ц.П.: По К. Юнгу – это не случайная  последовательность. Как вы сказали – сначала шляпа? У шляпы всегда есть поля. Когда я был в Мексике, на меня надевали сомбреро – такая шляпа с огромными полями. Я ничего не видел, что происходит сверху, но хорошо видел, что у меня под ногами: собственные туфли, камешки по дороге, тени от деревьев и людей. Потом я представляю кепи, как видел это наш пациент в делирии, то есть сменяю шляпу на кепи, а это, знаете, некий переворот в сознании – смотришь вперёд и по сторонам, как мафиози в период «Сухого закона» в Чикаго, главное – не пропустить конкурента с автоматом, заметить врага вовремя! Потом авоська – прозрачный, но крепкий мешок из верёвки времён позднего СССР. В этом мешке может быть всё, что угодно, например, бутылка молока, кочан капусты и томик Германа Гессе. Вы читали «Игру в бисер»?

 В.Ю.: Да. Вы мне советовали, и я прочитал «Игру в бисер» и «Степного волка». Кролик в этой юнгианской последовательности, наверное, боялся встретиться со степным волком и заранее повесился, но сначала долго размышлял о самоубийстве?

 Ц.П.: Это – символ. Кролик однозначно символ сексуальной силы, ну, такой, цивилизованной – не слишком сильной, как у льва или козла, но и не слабенькой, как у …

 В.Ю.: … человека обыкновенного, сапиенса прямоходящего, глубокомысленного…

 Ц.П.: Да, да, кролик, он шустрый, но маленький. А вот «повешенный кролик» становится символом до конца проанализированного Либидо. Вы же понимаете, что всякий анализ – это расчленение живого на мёртвые части.

  В.Ю.: Да, кажется,  понимаю. А «партийный билет в красном носке», что бы это означало?

  Ц.П.: В католической традиции носок, в котором помещается подарок к Рождеству, – это такая маленькая копия мешка Санта Клауса, символа бесконечного божественного изобилия.

  В.Ю.: Он что, диссидент, и хотел бы переподарить свой партийный билет обратно КПСС на Рождество?

 Ц.П.: Тише, Владимир. Наверное, он хотел бы, чтобы Санта Клаус ему подарил этот волшебный билет для того, чтобы он мог пользоваться партийными привилегиями: талоны на хорошую еду, одежду, машину без очереди, поликлинику с хорошими врачами… Это – результат его аутистического мышления, эмоциональное удовлетворение галлюцинаторным образом.

 В.Ю.: Какая красивая «белочка Белладонна» посетила нашего алкоголика! А можно сказать, что Иван Бездомный поступил в психиатрическую клинику из-за отравления какой-то «духовной белладонной»? Он ведь как бы «белены объелся», вернее его силой «накачали» запредельными идеями и впечатлениями, а затем силой привезли в психиатрическую лечебницу из-за его «неадекватного поведения». С точки зрения читателя, который знает, что Иван не врёт и говорит чистую правду, он совершенно нормален, просто его рассказу не верят, но он же реальный участник событий, в которых никто из обычных людей не участвовал – Берлиозу отрезали голову, других свидетелей нет. Как ему поверить?

 Ц.П.: Это – главный вопрос всей психиатрии – кому верить! Мы далеко не всё знаем о человеке, о его способах познания мира. Наши пациенты познают мир по-другому, чем мы. У кого-то мозговые нарушения после черепно-мозговых травм, отравлений или инфекций, а у кого-то непонятный «эндогенный процесс».  Психопатология – это почти всегда чрезмерная защитно-приспособительная реакция на какой-то дефицит психического реагирования и приспособления. Но вместе с тем, это и какой-то реликтовый способ познания мира в условиях крайней неопределённости. Мозг, психика интенсивно создают модели реальности, в которых можно найти выход!

 В.Ю.: Да, «эндогенный процесс» не познаваем. Как говорил Кант, это «вещь в себе». А вот экзогенные реакции? Их же можно детально изучить. Ваш учитель Марк Аронович Гольденберг как раз этим и занимался. Я читал его размышления об экзогенных психозах у собак. Он как-то интересно рассуждал о психике этих домашних животных. Я так понял его, что собаки прошли большой путь эволюции вместе с хозяином-человеком. Они, собаки, есть результат длительного общения с человеком, поэтому они переняли у человека и способы сумасшествия – могут депрессировать или, наоборот, испытывать маниакальное возбуждение, могут быть чрезвычайно подозрительными и даже параноидными, а также испытывать зрительные галлюцинации в состоянии интоксикационного делирия.

 Ц.П.: Марк Аронович был сторонником «биологической психиатрии» не зря. Вы же понимаете, в какое время работал этот европейски образованный, эрудированный по западному, профессор психиатрии. Он к нам приехал из-за войны. Сам из Харькова, там жил и учился, заведовал кафедрой психиатрии, был президентом украинской ассоциации психоневрологов. Марк Аронович рассказывал мне, что ему приходилось рецензировать работы, в которых «доказывалось», что при социализме и руководстве «вождя нации» не могут в принципе возникать никаких психозы, тем более шизофрения. Я в руках держал такую книгу, не помню автора.

 В.Ю.: А я читал книгу американского психиатра Джозефа  Фурста «Невротик: его среда и внутренний мир». Он там прямо пишет, что причина невроза не в «культуре», т.е. не в системах ценностей, взаимоотношений, символах и так далее, а в самом капитализме. Там, где есть капитализм и эксплуатация человека человеком, там и возникают неврозы. У нас здесь и сейчас «развитой социализм», капитализмом и не пахнет, но есть психозы, экзогенные и эндогенные, есть неврозы, есть психопатии и реактивные расстройства характера – есть всё, что есть и при капитализме!

 Ц.П.: Вот поэтому Марк Аронович и занимался «биологической психиатрией» – от греха подальше. Конечно, психологические, социальные и культурные факторы являются главными источниками переживаний человека, причинами психопатологии, но говорить о том, что капитализм вызывает неврозы, а социализм нет, это, как пишут сейчас в монографиях по психиатрии, есть «принцип партийности»! Конечно, есть и другие «принципы», стресс, например, биологическая почва, генетика, средовые факторы, но «принцип партийности» сейчас не обойдёшь, если хочешь законным образом остаться советским психиатром.

 В.Ю.: Ивану Бездомному поставили диагноз «Шизофрения». Вернее сам автор озаглавил главу: «Шизофрения, как и было сказано». Это правильно?

 

Ц.П.: В какой-то момент Иван почувствовал, что его воля раскололась. Я как раз недавно вам читал это. По-польски «розджелач» это расколоться, расщепиться, разделать, например, тушку животного на разделочной доске. Его воля расщепилась. Он стал верить в двойную реальность – в ту, в которую верил сам, потому что участвовал, слышал и видел всё своими глазами, и в ту, о которой очень разумно и точно говорил профессор Стравинский. Это – двойная ориентация в реальности, явный признак шизофрении, но не только шизофрении. Такое может временно возникать при очень сильном волнении и у здоровых людей. В романе всё не так просто, как в учебнике психиатрии. Это особый способ исследования сумасшествия – «психиатрическое литературоведение».

   В.Ю. Да, интересно, мы изучаем не реального больного, а текст с описанием реального человека, который не есть реальный человек, а персонаж поведением, адекватным обстоятельствам. А я понял так, что «раскол воли» случился с Иваном тогда, когда Стравинский спросил его серьёзно, нормален ли он. Иван долго думал и не сразу признался, что нормален. «Ну, вот и славно! Раз вы считаете себя нормальным, тогда объясните, что будете делать сразу после немедленной выписки». Это, конечно, мощная провокация со стороны Стравинского!

   Ц.П.: Наши больные часто знают, что они больны, но поверить в это не могут и не хотят. Я думаю, что главным образом не могут, поскольку вся их система распознания того, что есть реальность, строится на чувственных данных. В немецкой классической психиатрии выделяли именно «чувственный бред», как признак аффективных и шизоаффективных психозов. А вот надуманный, абстрактный, интеллектуализированный бред считался чистой паранойей, к шизофрении он не имел никакого отношения. Снежневский всё это объединил в концепцию «типов течения шизофрении», но на самом деле это совершенно разные типы психозов.

   В.Ю.: А если бы профессор Стравинский не внушал Ивану Бездомному идею о том, что есть другой аспект реальности, а искренне согласился бы с тем, что говорил Иван о «консультанте», о его прозорливости, о предсказании гибели Берлиоза, о жутких деталях, вроде такой: «Аннушка уже разлила масло» и так далее, то расщепления воли у него не было бы!? Тогда какой психоз надо было бы диагностировать у Ивана? Истерический психоз? Одержимость Бесом, Сатаной?

   Ц.П.: Это всё зависит от «школы психиатрии». Если бы мы с вами были французскими психиатрами, сидели где-нибудь на Мон-Мартре, отдыхая и беседуя, потягивали бы какой-нибудь «Шартрёз» или  «Арманьяк», то скорее всего мы бы пришли к выводу, что Иван Бездомный впал в «Истерический психоз с диссоциацией личности».

   В.Ю.: И лечили бы его по Шарко – гипнозом и душем, т.е. внушили бы ему, что «консультант из него вытек», прямо в сливной сифон вместе с грязной водой, и у него возник катарсис!  А если бы мы бодро ехали на лошадях по безлюдному плато где-нибудь в горах Тянь-Шаня, разглядывая очень близкое в этих краях небо, вспоминая картины Николая Рериха, и я бы рассказывал Вам о том, как Иван Бездомный зря гонялся за Воландом и его свитой, и по-дурному попал в психушку, как бы Вы диагностировали его состояние?

   Ц.П.: Я бы сказал, что Иван просто проявил свою природную дурость, что он ни какой не поэт и не философ, а плохо обученный «пролетариат» из деревни. Никакой «шизофрении» у него нет на самом деле, и никакой «диссоциации личности» у него нет тоже, как и «истерического психоза с одержимостью». А что есть, так это испуг, мощный испуг раба. Первый раз встретился с духом, пусть это Сатана или «мелкий бес», не важно. Струхнул и пошёл жаловаться на «консультанта» другим людям, в милицию пошёл, чтобы «арестовали и посадили». Это, конечно, конформизм, а Иван – советский конформист. Вы видели фильм Бертолуччи «Конформист»?

   В.Ю.: Нет. Расскажите.

   Ц.П.: 1938 год, Италия Муссолини. Аристократ Марчелло женится на Джулии, девушке из среднего класса. Марчелло – невротик. Мать морфинистка, отец прозябал в психиатрической больнице, а водитель семьи – педофил, которого Марчелло якобы застрели, когда ему было 13 лет. Ничего себе, начало брачной жизни! «Славненько», как сказал бы ваш любимый профессор Стравинский!

   В.Ю.: Да это Вы мой любимый профессор!

   Ц.П.: Ладно. Так вот, едут молодые в Париж, а местные фашисты поручают Марчелло следить за профессором-антифашистом, который уехал от Муссолини в Париж. И не  только следить, но при первой возможности убить его! Марчелло когда-то учился у этого профессора, они знали друг друга. К нему приставили киллера профессионала, на тот случай, если Марчелло дрогнет в решающую минуту. Марчелло договаривается о встрече с профессором. Они встречаются. У профессора симпатичная жена Анна. Она пытается соблазнить жену Марчелло Джулию, а Марчелло сам хочет соблазнить Анну. Ну, это как заведено в Италии, все кого-то соблазняют.

   В.Ю.: И Марчелло забывает о своей миссии?

   Ц.П.: Да. Марчелло с Анной страстно танцует в данс-холле, он не хочет никого убивать. Но вскоре профессор со своей женой, почуяв неладное, спешно уезжают из Парижа. Киллер и Марчелло устремляются в погоню. В машине Марчелло рассказывает киллеру свой сон, в котором он спасал Анну. Пока он это рассказывал, чёрная машина, останавливает профессорскую машину.  Какие-то люди закалывают ножами профессора. Анна бежит в лес, но её настигают пули этих людей. Киллер ругает Марчелло за пассивность. На этом страшный 38 год заканчивается. Через несколько лет режим Муссолини падает. Люди радуются. Аристократ Марчелло живёт с женой и маленькой дочерью в бедной квартире. Он выходит из дома, и с радостной толпой идёт к Коллизею посмотреть на крушение диктатуры. Там он видит, что его шофёр-педофил совсем не убит, а очень даже живой, соблазняет какого-то мальчонку. Марчелло впадает в истерику и кричит, что этот шофёр гомосексуалист, и что тот убил профессора. Педофил срочно убегает. В конце фильма мы видим аристократа с этим «мальчонкой». У Марчелло грустное лицо. Он сам уже педофильный гомосексуалист.

   В.Ю.: Грустная история. Иван Бездомный явно не дотягивает до полноценного конформиста – секса у него вообще нет! Даже в общении с Мастером в психушке никакого намёка.

   Ц.П.: Я же говорю, советский конформист!

   В.Ю.: А почему Марчелло конформист?

   Ц.П.: Он вступил в партию фашистов не по убеждению, а по личным мотивам, для себя самого, может быть, чтобы возвыситься над другими, почувствовать власть над ними, и чтобы отомстить ненавистному отцу. Это же Эдипов комплекс – убить символического отца-профессора и завладеть его женой Анной.

   В.Ю.: Убили то совсем другие!

   Ц.П.: Может быть это и есть свойство конформиста: он хочет что-то сделать, но не делает сам, а ждёт, когда другие это сделают, члены его партии или на худой конец толпа!

   В.Ю.: А я всегда думал, что конформист это тот, кто подчиняется воле большинства.

   Ц.П.: Да, фашизм, диктатура – это воля большинства. Или меньшинства, которое считает себя идеологическим большинством! Фашизм – это вариант жёсткого конформизма: жить, как все живут в этой организации. Все занимаются гомосексуализмом, значит и мне «положено и необходимо», надо убивать врагов и несогласных, не разбираясь, кто они.

   В.Ю.: Значит, Бертолуччи считал, что комплекс Эдипа – это психическая основа тоталитаризма и фашизма? Убить Отца и завладеть его женой, не понимая, что это есть твоя мать-Родина?

   Ц.П.: Сценарий «Конформиста» написан по роману Альберто Моравиа, итальянского коммуниста, писателя, который ненавидел капитализм, тоталитаризм, власть и деньги. По его версии Марчелло жил по «велению судьбы». Никто не знает истинных мотивов поведения человека. Но если человек «подчиняется судьбе», значит он конформист.

   В.Ю.: Ивану поручили сочинить антирелигиозную поэму, он и сочинил её, не зная темы вообще. У него очернённый Иисус получился таким живым, что это испугало Берлиоза – нужно было доказать, что такой личности, как Иисус, не существовало, а в поэме он предстал, как «вечно живой». Вот тут в спор между поэтом и Берлиозом вступил Воланд и пошло-поехало…

   Ц.П.: Вот свойство конформиста – не знает темы вообще, «не читал, но против», знает только то, что надо доказать какую-то общепринятую идею, что бога нет, например. Но Иван не законченный конформист, у него осталась совесть и он вместе с Мастером пытается свой конформизм излечить запретом на творчество!

   В.Ю.: Запрет на творчество – это исцеление от психопатологии, если считать безумие видом творчества, когда природа рискует здоровьем для продвижения к какой-то важной цели? В вашей книге «Общая психопатология» очень много рисунков больных людей, она даже чем-то напоминала мне альбом художника. Их творчество – это процесс самой болезни или способ её преодолеть?

   Ц.П.: И то и другое, к сожалению. Я не могу сказать, что творчество исцеляет от душевной болезни, потому что болезненное творчество – это и есть сама болезнь.

   В.Ю.: Да, я читал где-то, что шизофрения – это рак воображения.

   Ц.П.: Хорошо сказано! Психический автоматизм, действительно, есть психическое новообразование, опухоль души, которая живёт сама по себе и не подчиняется хозяину – сознанию и самосознанию.

   В.Ю.: Цезарь Петрович, давно хотел Вас спросить вот о чём. Книжный мир, что для Вас он значит? Я знаю, что Вы не любите М. Горького, но его девиз «Любите книгу, источник знаний» правильный?

    Ц.П.: Лозунг Горького можно интерпретировать по-разному. Можно смотреть в книгу и видеть фигу – одна и та же книга для кого-то «источник» знаний, а для кого-то источник предрассудков. Есть такой философ Гадамер, он как раз занимался этим вопросом – как правильно истолковывать текст. Свой метод он назвал герменевтикой. Для того, чтобы понять правильно текст, надо знать кто этот текст написал, для кого он написан, кто будет этот текст читать и понимать, внешние условия написания текста и так далее. Читали?

   В.Ю.: Нет. Даже не слышал, но представляю, сколько много интерпретаций можно навесить на любой текст. Получается, что человек читающий создаёт в своей голове новое произведение, похожее на текст, который он читает, но он сам становится новым автором этого текста!

[1] Под руководством Ц.П. Короленко ещё на 5 курсе я написал работу «Психопатология в романах американских писателей». Эту работу высоко оценил журналист Гонопольский, который и предложил мне работу в институте США и Канады во Владивостоке.

Ц.П.: Да, так и есть. Вы посмотрите, что делается в кино, когда пытаются экранизировать известный роман! Если автор романа ещё жив, то он в ужас приходит от того, как его текст и смыслы коверкают киношники.

   В.Ю.: Поэтому правильно писать в титрах: «По мотивам произведений», например, Антона Чехова. Мотив – это уже и не текст, а некая конструкция.

   Ц.П.: Да, мотив – это психологическая конструкция в голове человека. Эта конструкция может соответствовать реальной действительности, а может и не соответствовать. Сейчас на Западе модным считается философ и культуролог Карл Поппер. У него есть теория Трёх миров.

   В.Ю.: Как и у Григория Сковороды, теория трёх миров?

   Ц.П.: Какие миры у Сковороды?

   В.Ю.: Макрокосмос – первый мир, микрокосмос или Человек – второй мир и Библия с её бесконечными символами – третий мир. Библия – великая книга, поэтому третий мир – это книжный мир.

   Ц.П.: У Поппера похожая схема. Первый мир – это реальность с её бесконечными объектами и космосом  тоже, но в основном – это мир вещей и реальных объектов, существующих помимо сознания человека. Второй мир – это сознание и способность в сознании отражать реальный мир, превращая его в картину мира, и дополнять эту картину вставками из воображаемого. Вот мы с вами вспомнили Марка Ароновича Гольденберга. Он, конечно, много занимался биологическими моделями психопатологии, на собаках в частности. Но он мне настойчиво предлагал серьёзно заниматься функцией воображения и попробовать переписать современную психиатрию с точки зрения этой важной функции.

   В.Ю.: А третий мир по Попперу?

   Ц.П.: Третий мир – это то, что вышло из сознания человека и превратилось в объекты материальной и духовной культуры, главным образом книги и библиотеки.

   В.Ю.: Практически эти три мира Сковороды и Поппера совпадают, но Сковорода написал это на 200 лет раньше.

   Ц.П.: Я не знаю, читал ли Поппер русскую философскую литературу, скорее всего, нет. Какие-то важные идеи приходят в головы разных людей совершенно независимо, никто ни у кого не списывает. У Сковороды, мне кажется, его идея трёх миров выглядит более романтической, и вместе с тем более абстрактной, а у Поппера эти три мира более приближены к тому, как мы обычно воспринимаем внешний мир, психологию человека и его культуру. Конечно, у Поппера, третий мир – это вся совокупная культура человечества, включая книги и библиотеки.

   В.Ю.: Воображение человека всецело относится ко второму миру или продукты воображения – фантазии, рассказы, мотивы, мотивировки имеют какое-то отношение к третьему миру?

   Ц.П.: Интересный вопрос. По идее, это – второй мир, мир, который создаётся в уме человека, в его сознании и бессознательном, коллективном бессознательном  К. Юнга, в частности. Но этот мир не изолирован ни от первого мира, реальности, ни от третьего, а воображение может быть таким мостом, переходом от второго к третьему.

   В.Ю.: Когда я готовил доклад о воображении для обсуждения на студенческом кружке – Вы мне такую тему дали – я посмотрел определение термина «воображение» в Оксфордском словаре английского языка. Это некая функция ума, которая отсутствие чего-то может превратить в присутствие, вернее так: человек способен представить нечто, чего нет сейчас и здесь, как присутствующее здесь и сейчас. А чем это тогда отличается от галлюцинаций, истинных и ложных, или вообще от сумасшествия?

   Ц.П.: Чтобы ответить на этот сложный вопрос надо целую книгу написать[1]. Я думаю, что воображение ближе всего к псевдогаллюцинациям, как их описал Кандинский[2]. Однако, критерий «сделанности»  как раз и отличает псевдогаллюцинации от творческого воображения. Чувства «сделанности» нет в норме, а любое воображение – это нормальная функция. Другие критерии – проекция, направленность на психическое «Я», «социальная уверенность», «актуальность поведения» могут совпадать

   В.Ю.: Ну, да, я, например, прямо сейчас смогу вообразить, что в моей голове, в гипофизе, а лучше в эпифизе, сидит маленький человечек – гомункулус, и слушает нашу беседу, а по ходу беседы роется в моей памяти и подбрасывает мне ассоциации. Критерий проекции «внутрь» работает, социальной уверенности нет – Вы же не знаете, о чём я думаю, актуальности поведения нет – сидит что-то или кто-то в голове, а в моё поведение не вмешивается. Это – творческое воображение или псевдогаллюцинация?

   Ц.П.: Во-первых, гомункулус, это существо, подобное человеку. Его придумали алхимики, они пытались его выращивать in-vitro, а Карл Юнг приравнивал гомункулуса, т.е. «маленького человечка» к «внутреннему человеку», образу Христа и Философскому камню. Так, что это не ваше открытие. А как там, у Григория Сковороды, дуализм внешнего и внутреннего в человеке?

   В.Ю.: У Сковороды «внутренний человек» это образ и подобие Бога, основа свободы человеческой личности, а «внешний человек» – это то, что из него получается вследствие воздействия внешней среды, образования, социальных условий, конфликтов и нужды в чём-то.

   Ц.П.: Хорошо, правильно. Теперь дальше. Во-вторых, у Пенфилда есть соматосенсорный гомункулус, искаженное изображение человека в мозге. Вы это всё тоже знали заранее, а представили сейчас, как продукт творческого воображения. На самом деле – это вариант воссоздающего воображения. Есть концепция «человечка», есть его описание, не важно, во сне он является или алхимики его в колбе видят, есть понимание функции этого «человечка», вот на основе этих описаний Вы и создали образ. Критерия «сделанности» нет или есть?

   В.Ю.: Нет, конечно. Это я сам так стал фантазировать.

   Ц.П.: Да, это правильно. Здоровый человек должен отвечать именно так! Психически больные люди никогда не признают свои галлюцинации плодом их собственного воображения. Это Вы в своей будущей практике будете от них слушать постоянно: это не моё воображение, доктор, это так на самом деле происходит. В-третьих, в литературе и в фольклоре полно вариантов этого гомункулуса. Вам сказку по «мальчика с пальчик» в детстве читали?

   В.Ю.: Я сам читал эту сказку, а потом лепил маленьких людей из пластилина и с ними играл.

   Ц.П.: И какую же функцию эти пластилиновые человечки выполняли?

   В.Ю.: У меня был тайный склад, копилка сдачи от походов в магазин, рисунки, и там же были эти человечки – они охраняли мою тайну, а личность, как говорил Бердяев, это тайна одного!

   Ц.П.: Да, так и есть. «Внутренний человечек», как и совесть, всё про вас знает, но хранит эту тайну так, чтобы только Вы её знали, но узнали её только тогда, когда будете полностью готовы к этому знанию!

   В.Ю.: Да, понимаю. Надо к определённому знанию готовиться заранее, а то можно и сумасшедшим стать, как Иван Бездомный: «Шизофрения, как и было сказано». Его же никто не подготовил к такому страшному знанию о том, что в Москву явится сам Сатана в облике «консультанта Воланда».

   Ц.П.: А кто бы ему всё это рассказал, весь замысел романа?

 В.Ю.: Профессор Стравинский должен был ему всё это как-то объяснить, провести рациональную психотерапию. Ведь согласитесь, профессор Стравинский мастерски провёл допрос бедному «заключённому», а не диалог в рамках разговорной терапии.  Он же сразу спросил, куда пойдёт Иван, если его тут же выпишут из больницы – в милицию! А что, домой он не зайдёт, чтобы переодеться, так в кальсонах и заявится в отдел милиции? А в милиции его допросят и снова направят в больницу, к профессору Стравинскому, который скажет: «Ну и славненько, не долго, голубчик, пробыл на свободе!»

 Ц.П.: Если бы Стравинский такое рассказал бы Ивану Бездомному, то поэт посчитал бы самого профессора безумцем. Видите ли, в «психиатрическом литературоведении» сумасшедший со здоровым легко меняются местами – всё зависит от обстоятельств и событий. Но мы заговорились, уже совсем стемнело.

  В.Ю.: Поэтому психотерапевтам необходима личная терапия, здоров ли он, либо не очень. А хорошо бы, Цезарь Петрович, провести друг другу психоанализ, классический, на кушетке с подушками, без интервью и без лишних разговоров, а только с помощью свободных ассоциаций!

   Ц.П.: Когда-нибудь потом… Sometime later and only without hot feelings!

   В.Ю.: !?!

   Я постарался описать нашу беседу такой, какой она была бы на самом деле, во всяком случае, похожей на реальную беседу. Конечно, у меня не было тогда никакой магнитофонной записи этого разговора, я не вёл конспектов, стенограмм или других коротких записей основных идей, как это я делал на лекциях Цезаря Петровича. Никаких письменных свидетельств этого и других разговоров у меня нет. Я воспроизвожу эту беседу по памяти через 46 лет. По моим наблюдениям, Цезарь Петрович с разными людьми разговаривал совершенно по-разному. Со мной он говорил так, как я описал выше. Он говорил со мной всегда на равных, что меня часто смущало и заставляло к новой беседе усиленно готовиться, т.е. много читать «дополнительной литературы».

   Я ещё на первом курсе читал диалоги Платона, знаю, что Сократ никогда ничего не писал, он был против всяких записей бесед, которые убивали по его мнению сам дух диалогического размышления, а его ученик Платон по воспоминаниям составил целую библиотеку диалогов с Сократом, в которой подробно и глубоко отразил мировоззрение и моральную философию своего учителя. Я следую этому примеру, как ученик начальных классов диалогической философии.

    Так чудесным образом совпало, что заканчивая эту небольшую статью о Ц.П. Короленко, которого я считаю «Человеком культуры в психиатрии», я посмотрел видеоролик А. Кончаловского «О пяти навыках культурного человека». Андрей Кончаловский на своей странице в фейсбуке[3], опубликовал свои рассуждения о пяти навыках людей культуры, что в полной мере относится к профессору Ц.П. Короленко:

  1. Не забывать каждый день читать книги, настоящие, бумажные, в переплёте, а не компьютерные версии.
  2. Стараться писать ручкой или карандашом красивым почерком. Качество слова, написанное рукой осознаётся не так, как напечатанное на клавиатуре – оно связано с чувствами, телесностью.
  3. Не бояться признаваться в том, что ты чего-то не понимаешь или не знаешь.
  4. Никогда не думать, что ты знаешь всё.
  5. Любить учиться – это самое важное. Как говорил К.С. Станиславский на исходе своей жизни: «Самое главное счастье в жизни – это учиться, узнавать». Тогда будешь культурным наверняка.

   Я бы к этому списку навыков культурного человека в психиатрии добавил бы ещё несколько пунктов.

  1. Уважение, искренний интерес и желание понять людей иной культуры. Сначала хотел написать «толерантность», но этот термин сильно подпорчен сейчас.
  2. Мастерство рассказчика и умение увлечь слушателя за собой.
  3. Умение думать на разных языках.

   Ц.П. Короленко, можно сказать, был «человеком мира», мог жить в любой стране мира и чувствовать себя в ней, как «в своей тарелке». Он любил погружаться в быт и культуру другой нации, другой страны, в другой язык. Помню, как он весело и артистично рассказывал на кафедре свои впечатления от посещения горных киргизов, когда ему, как важному гостю, пришлось съесть сырой глаз барана. После возвращения из Мексики он в мельчайших деталях рассказывал о дегустации текилы, которой тогда ещё не было в продаже, и никто не знал, что это за такой «сок голубой агавы». Специалист по сивушным маслам (его докторская диссертация) и мастер интроспекции, он живейшим образом описал свой психосоматический статус после дегустации так, что ему бы позавидовал гений устных рассказов Ираклий Андроников. Я бы не удивился, узнав, что в Японии он пробовал опасную рыбу фугу. В научной психиатрии его всегда больше всего привлекали кросс-культуральные исследования. Как я понимаю сейчас, именно в этих исследованиях он видел признаки научности самой психиатрии, когда в этих исследованиях смысл и значение симптома психического заболевания переставали зависеть «от местных особенностей» жизни больного, а были причинно связаны с теорией общей патологии.

   Цезарь Петрович умел очень хорошо слушать и умел очень интересно рассказывать, привлекая внимание своих слушателей. Он никогда не читал лекции по бумаге или по конспектам, всегда смотрел на слушателей и улавливал мгновенные реакции на свои слова. На моей памяти он никогда не занимался тем, что называется психотерапией, имея в виду какой-либо вид, направление или «модальность психотерапии», и свои беседы с больными он не называл психотерапией. У него была «необъявленная психотерапия», а именно – целительная беседа с больным человеком.

   В беседах один на один, он иногда говорил мне, что специально тренирует в себе навык думать на разных языках. Если удаётся одну и ту же тему продумать на 3-4 языках, то представление об этой теме очищаются от категоричности, от «речевых постулатов» и метафоризации, от теорий, которые в психологии, психотерапии и психиатрии всегда связаны с языком. В личном плане способность любое событие обдумывать на разных языках давало эффект спокойствия и мудрого отношения к реальной действительности.

   Вот таким человеком культуры останется у меня в памяти профессор психиатрии Цезарь Петрович Короленко.

   

 

[1] В.М. Банщиков, Ц. П. Короленко, В.Ю. Завьялов. Эмоции и воображение. Москва, 1975

[2] В.М. Банщиков, Ц. П. Короленко, И. В. Давыдов. Общая психопатология (учебное пособие для студентов медицинских институтов). Москва. — 1971. — 176 с.

[3] А. Кончаловский «Пять навыков культурного человека» https://www.facebook.com/hashtag/выборкончаловского 1 мая 2020

 

 

"Мифы повседневности «никто никому ничего не должен»! А так ли это?" П. Зарубин

Недавно, на просторах Интернета, я обнаружил статью, которая была обращена к читателю, приглашая его жить с такой мыслью: «Вам никто ничего не должен», «никто никому ничего не должен». Причем данные идеи были поданы как практика повседневности. И действительно, через СМИ, фильмы, журналы мы слышим подобные идеи, которые, якобы, помогают человеку, делают его жизнь комфортной.

Подробнее...

"Полимодальная психотерапия и дианализ" В.Ю. Завьялов

 

"Психотерапия в самом упрощённом определении в дианализе есть «личностная, реалистическая, ориентированная на разрешение проблемы с помощью диалектической символологии, помощь человеку в преодолении жизненных затруднений» - из статьи.

Подробнее...

"О трудных вопросах жизни" В.Ю. Завьялов

"Я создаю систему «дианализа». Она основана на русской философии, которая утверждает в человеке личностное начало и дух. Я беру за основу старые хорошие идеи. Например, еще Спиноза утверждал, что в душе нет конфликта и нечего подозревать, что внутри человека орудует демон. Я считаю, что все проблемы изначально являются социальными. Человек — носитель проблем, но не источник".

Подробнее...

тел. 299-77-93
8-913-917-77-93

Открыт набор на курс «Семейно-брачное консультирование»

Внимание! Новинка этой весны!
Курс «Семейно-брачное консультирование» в онлайн-формате!

Курс набирает сам профессор Владимир Юрьевич Завьялов, известный российский психотерапевт, доктор медицинских наук. Стаж в профессии более 50 лет.

Это уникальная возможность пройти обучение у настоящего мастера психотерапии из любой точки мира!

Подробнее...

Открыта запись в онлайн-группу "ДИАНАЛИЗ С НУЛЯ"

Друзья!
Открыта запись в онлайн-группу

ДИАНАЛИЗ С НУЛЯ

Старт обучения в группе
17 апреля 2021

Подробнее...

16-я ДИАНАЛИТИЧЕСКАЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НЕДЕЛЯ 4, 5, 6 января 2021 года!

В этот раз - впервые Рождественская неделя пройдет ОНЛАЙН!

Тема: "ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ОПТИМИЗМА"

Подробнее...

Семинар В.Ю. Завьялова "Модельные решения психотерапии" 5-6 декабря 2020 года.


Семинары Владимира Юрьевича это всегда восторг, новый взгляд, новые идеи и решения! Много удивительных случаев и их разбор в контексте заданной темы. Мы рады представить вам программу предстоящего двухдневного семинара Владимира Юрьевича Завьялова

Подробнее...

Вебинар "Интегратор психологического консультирования" 3 октября 2020

Как психологу обрести точку опоры и повысить свою эффективность?

Подробнее...

Подписаться на рассылку

captcha